Мои поздравления! Люблю творчество этой группы.
Дэйв Гаан прошел путь от малолетнего преступника до фронтмена группы Depeche Mode, собирающей по 60 000 человек на стадионах. Esquire записал историю музыканта, умиравшего трижды.
Дэйв Гаан сидит в конференц–зале отеля «Найтс–бридж», опершись локтями о стол. Его эластичные запястья прорастают из рукавов косухи и гнутся, как два тонких деревца на ветру. У него серебряные цепи, прическа фарцовщика, взгляд, истощенный всяческой химией, которую он годами употреблял, и резкая раздражительная улыбка. Под майкой — гигантская татуировка с крыльями ангела, ему набивали ее десять часов. Его пирсинг почти не заметен. Однажды он проколол себе промежность, а после заявил: в его «аппарате» так много дырок, что мочится он как садовая лейка. Гаан трижды чуть не умер. В первый раз сердечный приступ настиг его прямо на сцене в 1993 году. Его вынесли на носилках, и группа выходила на бис без лидера.
За два дня до нашей встречи Гаан, загорелый, будто только что из солярия, в кожаном жилете поверх оголенного торса, дает концерт в Глазго. По привычке он оглядывает первый ряд в поисках преданного фаната — одного из тех, с кем он сталкивается раз пятьдесят за год во время своих европейских турне.
— Мое зрение! — причитает Гаан. — Мне прописали солнечные очки. Я могу смотреть на звезды в ночи — и все. Мой дом далеко отсюда, на Лонг–Айленде, и когда летом лежишь на лужайке, звезды такие — бам! — его пальцы имитируют вспышку.
Он думает и говорит, ускоряя темп, как все бывшие наркоманы, эссекский акцент разбавлен американским. Его коллеги по группе Мартин Гор и Эндрю Флетчер дают интервью в другом отеле. Потому что Depeche Mode с Дэйвом Гааном не ладят. Гор и Гаан живут в разных концах Америки. Они встречаются, только когда в этом есть необходимость: сближаются, чтобы объездить с грандиозными шоу весь мир, выступая перед стадионами, где собираются по шестьдесят тысяч человек за раз.
Фанаты Depeche Mode не такие, как у Coldplay. Им удалось стать отдельной расой, диаспорой: готическая масса, следящая за своими кумирами с благодарностью и благоговейным страхом. Создается впечатление, что людей, которые хотят увидеть группу живьем, стало больше, чем когда–либо. И никто не понимает почему.
Успешная группа — пожизненный приговор. Человек в свои 18 или 25 лет отличается от сорока — или семидесятилетнего, но рок–звезды проводят жизнь вместе с фанатами, в известной степени подписываясь под обязательством не меняться. Я спрашиваю Гаана, 55–летнего, трижды женатого и умиравшего трижды, не считает ли он проблемой группы то, что все ее участники ходили в разные школы?
— Несомненно! — отвечает Дэйв. — У Флетчера с Гором какой–то свой пакт, в который я постоянно пытался вклиниться. — Он машет воображаемым коллегам. — Эй, я тоже тут, с вами! Но сейчас я перестал заморачиваться: прошло много времени, и я понял, где мое место.
Гор, автор большинства песен, и Флетчер, клавишник, учились вместе в Базилдоне. Гаан ходил в другую школу и время от времени посещал исправительный центр в Ромфорде — за мелкое воровство и угон автомобиля. Со временем он получил диплом технического колледжа Саутенда по специальности «декоратор витрин». Гор с Флетчером заметили его, когда он исполнял Heroes Дэвида Боуи на джем–сейшене, и Гаан присоединился к группе.
— Потому что ничего, б***, другого в моей жизни вообще не происходило!
В 1992–м Гаан отправился в Испанию, где они с Гором и Флетчером собирались записывать альбом. За два года до этого он переехал в Лос–Анджелес, оставив жену и ребенка в Англии, отрастил бороду и сделал пирсинг по всему телу. Гаан постоянно говорил об американской музыке, о Jane’s Addiction и Alice in Chains. Он весил 57 килограммов и подсел на наркотики.
Гаан хорошо помнит это время:
— Пусть я сгорал, но я чувствовал реальную силу! Я был преисполнен уверенности. Наш менеджер посмотрел на меня и сказал: «Отлично! Это то, что нам нужно!» Когда я вспоминаю те дни, думаю, что, наверное, я слегка шокировал остальных. Я постоянно выпендривался.
В Америке Дэйв уже не вспоминал о родном Базилдоне. Depeche Mode перестали быть мальчишками из провинции: в 1988 году они сыграли перед 60–тысячной толпой на стадионе в Лос–Анджелесе. У них были армии фанатов–готов и клаберов из Детройта.
Обновленный и тощий Гаан разрушил уютный мирок испанской виллы, куда группа приехала для работы над альбомом Songs of Faith and Devotion. Он заточил себя в комнате. Фотограф Антон Корбейн, которого группа пригласила для съемок нового имиджа, периодически заходил к Дэйву проверить, в порядке ли он. Когда Гаан не употреблял наркотики, он создавал что–то помимо музыки.
— Я начал рисовать маслом, — вспоминает Дэйв. — В основном портреты или что–то типа того. Как–то Антон зашел ко мне в комнату, а я сидел, писал портрет своего кота. Кот летал в космосе. И Антон сказал, что фотографирует только потому, что не умеет рисовать. Ему нравились мои картины. Он все время повторял: «Ты сидишь тут уже несколько дней. Парни хотят, чтобы ты спустился и хоть немного попел». Думаю, они ненавидели меня тогда, но мне было наплевать.
Для целого поколения новый Дэйв Гаан стал кумиром. На телеэкранах депрессивный персонаж с черными кругами вместо глаз выкручивал себе руки в пустынях и следовал за сомнительными женщинами по темным коридорам. У подростков складывалось ощущение, что все так и есть: что человек, сочинивший Personal Jesus, занимается самобичеванием. Маленькая новостная строка на канале ITV Chart Show сообщала: вокалист Depeche Mode на прошлой неделе был доставлен в больницу после попытки суицида.
Неожиданно музыкальная пресса, которая обожает, когда строки из песен оживают, пришла в полный восторг от Дэйва. Про него писали все журналы, критиковавшие Depeche Mode в начале пути, и Гаан давал интервью каждому. Много интервью.
В 1997 году в статье под заголовком «Разговор с мертвецом» он рассказал NME, что злоупотребление наркотиками было частью его стратегии:
— Я решил, что сраных рок–звезд больше нет. Никто не готов пройти их путь до самого конца. И я создал монстра… И протащил свое тело через грязь.
Но была одна проблема: он не мог контролировать процесс. Одна из популярных историй тех лет — как во время тура 1993 года (журнал Rolling Stone назвал его самым безбашенным туром всех времен) Гаан укусил британского журналиста Эндрю Перри за шею, как вампир. Позже Гаан признался ему: «Ты единственный, кто догадался спросить, все ли со мной в порядке».
В 1994 году мать Гаана и его сын Джек приехали к нему из Англии и нашли Дэйва на полу в ванной. Он сказал им, что колол стероиды. В августе 1995 года он позвонил матери из Лос–Анджелеса и во время разговора порезал себе вены. Через два года из–за передозировки его сердце остановилось на две минуты.
Перед интервью меня предупредили, что воспоминания о тех временах болезненны для него, но Гаан подхватывает любую тему практически сразу.
— Мне было весело в Лос–Анджелесе, — его глаза блестят. — С моей второй женой Терезой, на которой я там женился, — нам было классно. У нас с ней не было проблем — только у меня одного. Я вел себя безобразно. И она со мной развелась.
После клинической смерти он переехал в Нью–Йорк, где жила его подруга актриса Дженнифер Склиаз. Они женаты уже двадцать лет.
— Она любила не меня, а Билли Холидей и Джона Колтрейна. И я понял, что мне нужно быть с людьми, которым абсолютно пофиг, что они тусуются с Дэйвом Гааном.
Гаан видел своего отца только раз: когда ему было десять лет, вернувшись из школы, он застал дома незнакомца, которого мать представила как его отца. Мужчина повел их с сестрой на прогулку, «купил нам подарки: мне, кажется, свитер», а потом пропал навсегда.
Водитель автобуса малайзиец Лен Келкотт оставил семью, когда Дэйву было шесть месяцев. Позже Гаан узнал, что Лен постоянно звонил их соседке, одной из немногих, у кого был телефон, и хотел поговорить с сыном. Но мать не рассказывала ему об этом.
— Было бы неплохо знать, что у меня есть отец, — смеется Гаан. — Но ведь почти у всех есть такие истории. Мою маму растила тетка, которую она считала своей родной матерью. У Гора было что–то похожее.
Мартину Гору было тридцать, когда он узнал, что его отец — чернокожий военнослужащий из США.
— Единственное, что объединяет Гора и его отца, — говорит Гаан, — это любовь к Дэвиду Боуи и гороху.
Свой последний альбом Spirit Depeche Mode записывали в напряженной обстановке. Продюсеру Джеймсу Форду пришлось придумать психологический тренинг: Гор и Гаан высказывали друг другу за столом все, что накипело.
Все их ссоры начинались, когда Гаан решал, что писать песни будет сам.
— Я говорил: «Мартин, я должен быть твоим партнером в студии. Я не могу больше быть чуваком, который просто поет и получает неоправданно высокую зарплату». Гаан выступил соавтором песни Cover Me из нового альбома. Он заводится, когда рассказывает о ней. Эта песня о человеке, который открыл новую планету, долетел до нее и понял, что она точно такая же, как предыдущая.
— Эта песня о желании быть любимым, — говорит Гаан. — Большую часть жизни я пытался понять это.
Когда он показал песню Гору, тот не понял всех его метафор.
— И я ему говорю: «Б***, да что ты вообще понимаешь? Я никогда не критикую твои песни, Мартин, я просто их пою!»
Когда видишь Гаана на сцене, задаешься вопросом: зачем он это делает? Он слишком высокомерен. Его руки распахнуты, как у Иисуса, дыры в них затянулись и стали шрамами. Надутые губы достойны Фредди Меркьюри; задница — разнузданнее, чем у Мика Джаггера, а сильный, глубокий баритон контрастирует с его поджарой фигурой.
— Когда я представляю, как буду стоять на сцене в свои семьдесят, меня охватывает ужас, — говорит Гаан. — Это действительно пугает. Когда я думаю о будущем, представляю, как гуляю по пустынному пляжу с Дженнифер и парой собак — и я с бородой по самые яйца.
— У нас с Мартином уже много–много лет странные взаимоотношения… — рассказывает он. — Сцена — единственное место, где я не чувствую свой возраст… У нас столько песен, я смотрю на них отдельными блоками, раскладываю по эпохам, они для меня все разные. Они все в разных цветах. Думаю, музыка воспринимается людьми именно так, правда же?
Потребовались годы, прежде чем он стал певцом, о котором грезил в начале 1990–х:
— Я хотел дойти до такого уровня, чтобы даже чужие песни становились моими, если я их пою. А Гор всегда испытывал удовлетворение, потому что он полностью выражал себя через наши песни.
— Я был женат три раза, — говорит Гаан. — Я из тех, кто встает и уходит. Но Depeche Mode — единственное место, откуда я не ухожу.
Почему?
— Я до конца этого не понял. И, наверное, никогда не пойму.
А понимает ли это Мартин Гор?
— Думаю, да. Я думаю, что он очень хорошо все понимает.
Я спрашиваю его, существуют ли вообще группы, в которых музыканты ладят между собой?
— Если кто–то и говорит, что такие группы есть, я не думаю, что они искренни, — заключает Гаан. — У каждого из нас раздутое эго. Фишка в том, что невозможно понять, где эго разрушает все прекрасное, а где, наоборот, помогает создавать.
Когда интервью заканчивается, Гаан встает — звенят его серебряные цепи — и обнимает меня. Я чувствую запах его кожаной куртки. Когда я ухожу, он окликает меня и обнимает еще раз:
— Прости, такой вот я.
