Ежегодно население России сокращается на сотни тысяч человек. Недостаток рабочих рук отчасти компенсируют мигранты, но оборотной стороной трудовой миграции становятся рост преступности и столкновения на национальной почве. Есть ли выход из демографической ямы? И куда принесут нас неконтролируемые миграционные потоки через 10–20 лет? Об этом «МК» рассказал директор Института демографических исследований Игорь Белобородов.
— Наши проблемы нельзя назвать уникальными. В Европе и снижение рождаемости, и исламская миграция начались куда раньше…
— Наиболее показателен для нас французский пример: он демонстрирует, к чему приведет наша миграционная модель в ближайшие десятилетия. Первые поселенцы из стран Магриба, то есть французских колоний Алжира, Туниса, Марокко, появились в конце XIX века. Потом, после мировых войн, пошли миграционные волны, причины их были более политического характера: шла репатриация живших в Африке французов, вынуждены были эмигрировать магрибцы, служившие во французской армии и ставшие изгоями. Третья волна началась в 60-х и, пожалуй, продолжается до сих пор, хотя с приходом Саркози она уменьшилась. Франция была первой страной, где рождаемость упала ниже уровня простого воспроизводства. И было решено привлекать рабочие руки из-за рубежа. Промышленное производство удалось поддержать на высоком уровне, но издержки, которые были связаны с притоком мигрантов, не окупились даже экономически. Их обустройство, соцобеспечение, переквалификация и т.д. легли тяжким бременем на бюджет Франции. Не говоря уж о социальных последствиях.
— О каком количестве мигрантов речь?
— Сейчас во Францию ежегодно въезжает около 200 тысяч. А когда проводилась политика «открытых дверей», цифры были больше в несколько раз. В результате приблизительно 8% населения — мигранты. Это только официальные данные… Есть предположения, что инокультурный массив в два раза больше, учитывая смешанные браки и смену идентификации даже коренных французов. Понятно, что если француженка выходит замуж за араба, ребенок скорее всего будет носителем культуры отца. Кстати, после бунтов в Париже французские демографы и миграционологи заявили, что интеграция — это миф, что она в принципе невозможна. Ну действительно, интеграция означает отказ от своей идентификации — в определенном смысле предательство своей нации и себя самого…
— А как же Америка? Она же была «плавильным котлом» наций?
— Там основная волна миграции была европейской. Америку заселяли англичане, существенную роль сыграли Ирландия, Германия, Италия. Все-таки люди, близкие ментально.
-То есть цивилизационные разломы непреодолимы?
— Да. Конфликт цивилизаций, при условии неограниченной миграции, неминуем. Критическая масса мигрантов, по подсчетам демографов, 10–12% от общего количества населения в данном регионе. «В этнические кварталы не может въехать полиция»
— И что же делать?
— Не повторять чужих ошибок. В Европе нерегулируемой миграцией насытились. Квоты очень жесткие. И предназначены они для людей с хорошим образованием, квалификацией, желательно близких ментально… Но проблема в том, что мигрант остается мигрантом только до момента, пока он не получает гражданство, регистрацию и так далее. А потом ведь у него те же права, что и у коренных жителей. И кроме того, его поддерживают диаспоры, у которых в нашей стране, например, при тотальной коррупции есть свои люди и в ФМС, и в МВД. К чему это привело во Франции, мы видим. Возникли этнические кварталы, куда уже не может заехать полиция, — это будет воспринято как вмешательство и дан жесткий отпор, такие прецеденты были. Какой-то порядок местные кланы там, конечно, поддерживают, но это уже государство в государстве. То же самое локально начинает проявляться в России. По крайней мере, на московских рынках.
— Но ведь наша экономика нуждается в большом количестве дешевой рабочей силы.
— Экономика не первична. Почему у нас так любят говорить об экономической целесообразности, игнорируя интересы общества, коренного жителя? Мы завозим мигрантов. А у нас от 5 до 8 миллионов безработных, по разным оценкам. Мы ставим задачу модернизации экономики. А почему никто не задумывается о том, чтобы вводить трудосберегающие технологии? Конечно, использовать труд живущего в рабских условиях таджика дешевле. Но ведь надо понимать, что даже неквалифицированную работу мигранты часто выполняют плохо. Через 10–15 лет это может обернуться техногенной катастрофой. — Что говорит нам статистика о миграции в Россию? — Пик миграции — прежде всего из Таджикистана, Узбекистана, Киргизии и Закавказья — пришелся на 1992—1995 гг., тогда к нам, по официальным данным, въезжало 0,7–1 млн человек в год. В 2006 году — 139 тысяч, в 2007 г. — 240. Всего в 1992—2007 гг., по данным официальной статистики, на территорию России въехало 5,7 млн. иммигрантов. Это помогло снизить убыль населения, но и вылилось в ряд серьезных этнических столкновений в Кондопоге, Ставрополье, Москве… «Азиатская миграция опередила кавказскую»
— Какая часть из 5,7 млн. мигрантов — инокультурные граждане? — Сложно сказать. Есть разные данные, по некоторым — только треть. Но я в этом очень сомневаюсь. Если в Москву попадает азербайджанец, то вскоре за ним приезжает ещё 30, если русский-то не факт, что он сам удержится. Адаптируемость значительно ниже — за счет того, что род занятий другой. Люди интеллектуального труда в какой-то момент перестали быть нужны нашей Родине. Многие русские из СНГ уехали на Запад, а к новым экономическим условиям оказались лучше приспособлены именно инокультурные граждане. И надо учитывать ещё, по разным оценкам, от 5 до 10 млн. нелегальных мигрантов. Зоны их притяжения — это центры экономического роста: Москва, Питер, в последнее время — регионы Сибири с высоким уровнем жизни.
— Сегодняшние мигранты в основном из Средней Азии?
— Да. В какой-то момент азиатская миграция сменила кавказскую. Надо полагать, трудовой потенциал Кавказа на исходе — все, кто мог оттуда приехать в Россию, уже приехали. Сейчас поток мигрантов идет из азиатских государств, и преобладает в нем мужское население 18–40 лет, что чревато всплеском криминала, и в особенности преступлений на сексуальной почве. Это понятно: мужчина без семьи переходит из традиционного общества в посттрадиционное, происходит разрыв табу… -То есть то, что среднеазиатская миграция сменяет кавказскую, не ведет к уменьшению этнической конфликтности? — Наоборот. Миграционная картина становится более пестрой, и, соответственно, расширяется спектр возможных последствий.
— Но все-таки, даже если рост миграции опасен, могут ли быть решены без него экономические проблемы?
— Во-первых, есть миллионы мигрантов, более близких нам ментально, — это украинцы, молдаване. Они готовы приехать при соблюдении определенных условий, готовы выполнять низкоквалифицированный труд не хуже таджиков и узбеков. А во-вторых, я убежден, что необходимо сделать акцент на репатриацию соотечественников. Вернуть хотя бы 5–6 миллионов человек.
— Кажется, резерв репатриантов-cоотечественников на постсоветском пространстве ещё больше? — Конечно. От 25 до 30 миллионов. Это вполне достаточно, чтобы решить все наши демографические проблемы, по крайней мере, до 2025 года. В мире накоплен большой опыт реализации репатриационных программ. Германия, Израиль, Япония, Франция сумели принять миллионы соотечественников. И существенно окрепли. Но то, что делается у нас сейчас, — это на самом деле имитация политики репатриации. Потому что когда репатрианту дается комната в общаге где-нибудь на окраине Калининграда — это издевательство. Необходимо выполнять два условия: моментальное предоставление гражданства и жилья. Пока этого нет, использовать потенциал репатриации мы не сможем. Но в перспективе любая трудонедостаточность решается только повышением рождаемости. «На двух пенсионеров — один работающий» — Когда рождаемость у нас упала ниже уровня простого воспроизводства?
— В 1964–1965 годах ученые стали бить тревогу, говорить, что пора бы заняться демографией. К сожалению, партийные боссы их проигнорировали. И только в 1982 году был увеличен отпуск по уходу за ребенком, повышены пособия, поднят статус многодетных матерей и т.д. В результате к 1986–1987 годам удалось добиться превышения уровня простого воспроизводства. Тогда на одну женщину приходилось 2,2 ребенка. Сейчас этот коэффициент — 1,2–1,3. И, по прогнозам демографов, каждую декаду, при отсутствии действенных мер, этот показатель будет снижаться на 0,1–0,2. — И начнется старение населения? — Неизбежно. Даже если начать повышать рождаемость сегодня, мы получим результаты минимум через 20 лет, а ту возрастную структуру, которая существует сегодня, можно частично подправить только репатриацией. И со старением населения ничего сделать нельзя, об этом надо было думать в 1965 году. Так что скоро мы будем пожинать плоды неправильной демографической политики. Уже к 2025 году на двух пенсионеров будет приходиться один работающий. Реклама и церковь могут помочь?
— Говорят, что кризис семейных ценностей и, соответственно, снижение рождаемости просто неизбежны в современном обществе.
— Это действительно серьезная проблема. Если ученые и политики нашли способ уменьшить число людей, то до сих пор никто не знает, как его увеличить. Но очевидно, что решение проблемы должно начинаться с изменения ментальности. Одна из необходимых мер, на мой взгляд, перекройка рекламного рынка. Как минимум 50% должно выделяться на социальную рекламу. По действующей редакции Закона «О рекламе» предусмотрена пятипроцентная квота, но, по нашим исследованиям, она соблюдается только на 0,4%. И нужно установить норму использования образа семьи: обязательно изображать крепкую семью с обоими родителями и не менее трех детей.
— А что ещё, кроме рекламы?
— Потребительский импульс всегда будет вытеснять семейные ценности на обочину социальной жизни. Поэтому обязательно нужно использовать потенциал традиционных конфессий. Без церкви демографическую проблему будет решить очень сложно. В школьную программу необходимо ввести предмет, который знакомил бы школьников с основами семейных традиций. И, кроме того, семейный компонент должен быть интегрирован в другие курсы. ОБЖ, история, обществоведение — все должно быть пронизано духом семьи. Это очень масштабный проект, но эффект от него был бы раз в 10 больше, чем от материнского капитала и других материально-экономических мер.
— Ну, а квартирный вопрос?
— Доступное жилье должно быть приоритетом государственной политики. Ведь самая лучшая форма жилья — дом на своей земле. Уж чего-чего, а земли у нас в избытке. — Домик в деревне купить нетрудно. Только работы там нет.
— Трудоустройство — это тоже часть демографической политики. Я считаю, что нужно стимулировать семейный бизнес, семейное производство. Кстати, эффективность такого труда намного выше. И некоторые европейские, даже отечественные работодатели это поняли и постепенно выводят часть видов деятельности на дом.
— От фабрики к мануфактуре? — Но к принципиально новой мануфактуре. Технически оснащенной, интеллектуальной… Это современные виды деятельности в собственном малоэтажном жилище в комфортных экологических условиях. Совершенно иное состояние человека.
— Грандиозный замысел. Почти утопический.
— Так ведь задача стоит грандиозная. И никто в мире пока не знает, как её решить. Если демографическая политика не будет комплексной, если она не будет включать информационной, градостроительной составляющих, она обречена на провал. Но нам это по силам. Русский народ — это народ-победитель. Он осуществлял немыслимое. Почему бы не продолжить эту добрую традицию?
