На самом деле, это Нашей Раше глубоко плевать, как там живут эти ботаны, сраные интеллигенты. То есть мы. У Нашей Раши свои законы.
Да, меняются гендерные стереотипы. Да, женщины все чаще действуют по мужским стандартам поведения. Но это – тут, у нас. У нас выделенный Интернет, подборка фотографий смешных голых людей, которые протестовали, чем смогли, в зоологическом музее, у нас в головах мозги, а не стереотипы, и мы уже допускаем, что женщина – тоже человек. Наша Раша – огромная территория. По всей этой территории по-прежнему работают дремучие и жестокие законы норм поведения для самок и самцов. Это происходит прямо сейчас. Возможно – в вашем дворе. Когда вы выйдете утром к своей машине и решите перекурить и полюбоваться свежим весенним утром, мимо вас, возможно, пройдет компания из нескольких мужчин и одной женщины, а вы никогда не узнаете, в чем тут дело. Вам и не стоит знать. Кто хочет знать – идите под кат.
Что можно и что нельзя делать женщине? Для нормального воспитанного и начитанного меньшинства – можно почти все. Для большинства, которое сидит в своих захолустных поселках и заводских районах у телевизоров – женщине можно терпеть. И не высовываться. И еще – смиряться.
Девяносто пятый год. Я и мой первый, давно уже бывший, муж пришли в гости «к Петру на хату». Такая холостяцкая избушка, где этот самый Петр проводил досуг. Это была его собственность, но жить Петька предпочитал у мамы. А если хотелось посидеть, никому не мешая – все шли туда. Мне было что-то около двадцати лет… Двадцать один, если точнее. Петьку я знала, как мне казалось, хорошо. Он был свидетелем на нашей свадьбе. Он был свой. Меня он ни разу не обидел. В ту зиму Петька чего-то ударился в религию: стал ходить на службу и поговаривал о монастыре. Как обычно, выпендривался. Скамейка у стола, где предполагалось разместиться, промерзла насквозь – давно не топили избу. Петька сказал: погодь, я матрас положу. И потянул с раскладушки засаленный полосатый матрас. Матрас перевернулся, и я увидела кровь. Узкая полоса, по форме похожая на длинную лодку.
— Петь, кто порезался? – удивилась я. – Только не говори, что у вас тут поножовщина случилась. — А… это не смотри – почему-то смутился Петька. – Это блядь одна оставила. — У нее критические дни были? – спросила я ехидно. Я знала, что в эту избу приходят девицы, скажем так, легкого поведения. Не уверена, что мой первый супруг не участвовал в этих оргиях – но тогда, конечно, не сомневалась, что он – не участвовал. — Нет, ей Леня Кислый жопу порвал – спокойно и обыденно отозвался Петька.
Спокойно и обыденно. …Я раньше знала, что с девицами, коронованными подобным сомнительным титулом, часто обращаются жестоко. И не понимала: а чего они идут на эти сомнительные пьянки? Мальчишки вяло объясняли, что «выпить и закусить на халяву всем охота», и на это примолкали. Увидев кровавую «лодку», плывущую по полосам затасканного матраса, я поняла, что опять ничего не поняла, решила уточнить: — Петь… как это было-то? Пишу по-памяти. У меня хорошая память. Пишу без ремарок типа «Петька прищурился» или «Петька усмехнулся». Разрисуйте его тронную речь сами. Он щурился и усмехался всю дорогу. — Да привезли одну с котельной. Ну, как «как она туда попала?» Кто-то и туда привез, значит. А кто ее спрашивать будет? Она же блядь. По ебалу ногой, и все. Ну, мы буханули, и стали ее переть в очередь. А Кислый же себе вазелин загнал в конец. У него теперь конец, как у слона. И он такой ломиться: дайте, я ей в жопу засажу! Ну, а жопа-то не резиновая. Потом ей налили, вроде ничо. На другой день выпустили. … Не, а кто их спрашивать будет? Мы тут малолеток зазвали: девчонки, хуе-мое, чиста нормально посидим. Эти лохушки драные пришли. А мы уже знали, что одна в Лазаревке в рот брала у своего друга. А че подруга? Раз с такой дружит, значит, тоже блядь. Я им и говорю: или спокойно сейчас трусы снимаете, или я Кислого разбужу, вам это надо? Они – хуе, мое, но… а куда деваться? … Натаха, ну за кого ты заступаешься? То ты – ты замужем, все ништяк. А это шлюхи. Не, ну ты не ори. Кто фашист? Ты слова выбирай. Слушай, успокой жену, ага? Ты не думай. Он сюда не ходит.
Эта девочка, которую привезли из котельной. Там была изначально глупая подростковая история. Это о том, как ее угораздило стать общественной собственностью. В деревне она жила, в Тютькино, например. Ну и ее позвал на день рождения друг. Ей четырнадцать было тогда. Она пришла, а гостей-то и нет. Говорит: а я без подарка. А он ей: ну, ты и будешь моим подарком.
А потом ритуальное разрешание: «Ну, он корешам рассказал, что типа уже можно.»
Однажды на вокзале поселка мы с ней оказались в одном зале ожидания. Она села ко мне и стала разговаривать. «В Томск поеду, прямо сегодня на электричках поеду.» В хлам истасканная девка лет семнадцати, почерневшее лицо, тощая, волосы, как мочалка, в грязном розовом пуховике. В электричке она тоже села рядом со мной. И тут же к нам подошли два хлопца. — Алена! Сколько зим! Так. Встала, пошла в тамбур. Она встала и пошла в тамбур. Один пошел за ней, а второй оглянулся на меня: — А ты че сидишь? Встала и пошла! Понимаете, дело в прессинге. Когда тебя в течении двух лет насилуют три-четыре района, ты встанешь и пойдешь, куда скажут. Я же под прессингом не была. Мне было проще. — Ты с кем разговариваешь, мальчик? Ты рот закрой, не видишь, с кем разговариваешь? Я тебя старше, между прочим! Тут не важно, ЧТО говорить, важен тон. — Ты че, нах? Ты с ней сидишь, и думаешь, типа ты порядочная? — Юноша, я замужем и у меня дочь. Я тебя ментам сдам и имя не спрошу. Иди давай, не к той обратился. Он все понял, извинился и пошел догонять Алену и приятеля.
Алена вернулась через пол-часа, я почти приехала. «В Томск вот еду. Буду в Томске жить.»
Малолетка, глупенькая. Женщина за пятьдесят, умница, деревенская учительница. Развелась с пьющим мужем. Через полгода пустила его обратно. — Зачем? — Стены меня едят. Даже не готовлю – что себе одной готовить-то? И, знаешь, не будет в доме мужика – станут ХОДИТЬ.
Вот такая чернуха. Вот такие порядки. «Друг разболтал» — и все дела. Мне семнадцать лет. Общежитие строительного техникума. В дверь ногами бьет пьяный. — Открывай, шалава! Общага, блядь! Шлюха, открывай! Он ничего обо мне не знает. Он заочник, или командированный – там много кто жил. Просто у него в голове стандарт: в общежитиях живут шлюхи. Я пережариваю сало, а он все стучит и орет, стучит и орет. Я беру раскаленную сковородку с вытопленным жиром. Жир приятно шкворчит. Я открываю дверь и тыкаю сковородкой в мужика. — Пшел вон, пока на лысину не вылила. — Извини, сестренка! Вопрос исчерпан.
Я стою на остановке и жду трамвая. Прямо песенка: «я не такая, я жду трамвая!». Я и в самом деле «не такая», поэтому, когда два пьяных хулигана оценивают положительно мою короткую юбку и сносные ноги в черных колготках и начинают брать меня приступом, ничего, кроме ярости, я не испытываю. Тем более, я не просто жду трамвая. На трамвае приедут ко мне три знакомых молодых человека, менты на сержантских сборах. Один из них уже неделю возит меня на дискотеку. Никакого разврата, что интересно. Я для него, видимо, какая-то забавная игрушка: он покупает мне пирожное, вручает «счастливый пятак» и чмокает в щеку. Зачем ему это надо – я не знаю до сих пор. И вот это чмо тащит меня за руку, а я упираюсь, а чмо приговаривает: нууу, Танька, хуле ты строишь, тебя пол-Южного е…т, тебя же все знают. Думаете, перепутал какой-то Танькой? Нет. Это все тот же прессинг. Создать жертве чувство неуверенности. (А если и правда с кем-то на районе переспала, тогда тем более легко сломается). Ну, мой звездный час настал немедленно: пока это тип тащил меня за руку и обещал убить на месте за отказ от любви, пришел трамвай. К трамвайному окну намертво прилип мой приятель Колька, а за его спиной маячили Олег и Нырочек. Открылась дверь, на площадку высыпались крепкие хлопцы, двое – в форме, а Колька – в фуражке и с дубинкой из убедительной резины. Всю дорогу до дискотеки Колька меня пилил за юбку, макияж и черные колготки: — Откуда ж он знал, что ты не блядь? А вдруг блядь! — И что, право имеет, что ли? — Юридически — нет, а по-закону – да! (Как вам такая фраза, да еще от мента? Интересно, он про какой закон? Я, кажется, догадываюсь, про какой.) — Чтоб завтра я на тебе ЭТО не видел!
Ну, это все гопники окаянные, да? Мы-то другие…
Юноша, мой хороший друг, совершенное солнце, правда, большой любитель подраться… Два высших образования в данный момент. Юрист. Тогда – студент филфака. Закончилась ролевая игрушка, остался межгород: народ, который надо как-то размещать на ночь. Одна девица очень хочет в ванну. Он забирает ее к себе. На другой день: — Наташка, ты представляешь? Я в ванну-то все-таки зашел! Она кипяток включает: не подходи, ошпарю! Я ей говорю… — Так, а зачем ты это мне-то рассказываешь? Ты понимаешь, что это гадость? — Ой. Прости. Что я тебе про всяких шлюх, в самом деле. — А с чего ты взял, что она шлюха вообще? — Хе-хе. Ну ведь в итоге-то она мне дала! — Да? И как ты ее убедил? — Ночью сказал, что выгоню. — Ну и… — Ну вот ты бы на ее месте — ушла бы. — Я? Я бы тебя заболтала. — Ну вот! Так что ты – нормальная. А она всяко шлюха.
Мужские разговоры после пары пива слишком громко звучат, чтоб их не слышать… — Кто порядочная? Да я с ней…
Мужские разговоры слишком однозначны, чтобы понять: женщина по-прежнему унижена. — Слушайте, всю ночь ее уламывал! Уломал все-таки. Больше строила из себя. — Славка, ты гандон. — Натаха, ну что ты лезешь в то, чего не понимаешь! Мужской же разговор. — Славка, а зачем ты ее ломал, если не хочет? — Ну, вот, зачем! А вдруг все-таки хочет, но стесняется! — До утра?! — А вас, баб, не поймешь. — Но это же неуважение, такие подробности рассказывать. — А за что мне ее уважать? За то, что дала?
Не двор. Не поселковая «хата». Не гопники, не зэки, очень приличные ребята. Давно. Сейчас при мне на такие темы не говорят: наконец-то рядом действительно порядочные мужчины. Или просто при мне рот не открывают?
Мне кажется, что мое поведение, которое, как уже отмечали комментаторы, соответствует мужским стандартам: выбрала-взяла… Это, наверное, протест. Я ненавижу их, и их правила. За покалеченных девчонок, например. За тупое самодовольство «права сильного». За это гоповское садо-мазо. Я все делаю так, что – им назло, да? Хотя им на мои заскоки психики глубоко на.
А я даже готова поверить, что мне просто не везло: вокруг одни уроды. Мужчины пишут в ЖЖ о лирике и судьбах государства, а вовсе не обсуждают с приятелями физические подробности и моральные устои свои случайных подруг. Я просто счастлива, если так и есть. А что касается древних народных обычаев втаптывать в чернозем молодую женщину, которая оступилась – какое это имеет отношение к современным образованным мужчинам, которые утверждают, что отсутствие уважения к женщине – это чисто женский глюк. Но я напомню про мировое информационное поле. И тогда, может, станет понятнее, почему и чего боятся женщины, и отчего слова: «давать», «отыметь», «засадить», «переть» и так далее, имеют четкую и гадкую негативную окраску. Кому-то что-то рассказывали, какая-то сама попала по юности, телевизор и газеты со счетов тоже не сбросишь, а главное – правила поведения «порядочной девки на районе» и что с бывает с непорядочными девками, знает почти каждая юная девица, которая ходит в среднюю школу. А потом срабатывает защита, и память затирает эти чернушные байки. И только страх перед мужчиной остается. Никто не виноват?
