Перед войной все мы жили в ожидании чего-то страшного, надвигающегося, чего невозможно было избежать. Вокруг меня говорили: «Мы будем воевать на чужой территории! Своей земли не пяди не отдадим!». Звучали песни: «Броня крепка и танки наши быстры!», «Если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы!». Находились и такие, которые говорили о сильной, технически оснащенной современной армии Германии, о том, что немцы «шутя» победили Францию.
22 июля 1941 года. Москва. Был прекрасный летний день, светило солнце. В 11.00 все решилось объявлением по радио о начале войны.
Мне и моим товарищам было тогда 19-20 лет. Маткову, Леонтьеву, Боброву Володе, Шолохову Сергею было по 18, Дорогутину Николаю было 20, Гуськову Алексею было 21, а Куренкову и мне по 19 лет. И вот я побежал к другу, у которого собрались однокашники. Мы все вместе пошли за водкой, но в магазины нельзя было зайти, толпы народа скупали буквально все.
Пробегая мимо закрытого храма Сергия Радонежского, мы заметили, что на Андрониковской площади (ул. Ульяновская, сейчас Николоямская.) стоит толпа. Я приостановился и спросил: «А что здесь собрались?» Мне ответили, что служат молебен «За победу Русскому воинству». И это через 30 минут после объявления войны! Перед забитой дверью храма стоял священник и творил молитву, на двери храма висела икона.
Через неделю на Таганской, в Райкоме начали формировать ополчение.
21июля 1941 года. Я проснулся от шума у соседей, поднялась какая-то тревога. Время было четыре-пять часов утра. Я посмотрел в окно и увидел огоньки разрывов зенитных снарядов. Я был уверен, что это тренировка ПВО.
22 июля 1941 года. Двенадцать или час ночи. Я увидел первый реальный налет немецкой авиации на Москву.
Во дворе дома было много народа и все в волнении. В воротах стоял военный, и я заметил недалеко от него машину с боеприпасами. Военный говорил, что если в машину попадет бомба, то все разнесет сильный взрыв. Мне было интересно посмотреть на Москву с крыши высокого дома, и я побежал на угол Большой Рогожской и Факельного переулка района Таганки. С крыши четырехэтажного дома была видна вся панорама. В перекрестных лучах прожекторов были заметны отдельно летящие самолеты немцев, где-то виднелись разрывы и столбы дыма.
После отбоя воздушной тревоги, часов в пять-шесть я поехал посмотреть: Зацепский рынок был разбит (крыша рынка была стеклянной), и только еще дымила какая- то постройка с правого края рынка. Я поехал по садовому кольцу к Киевскому вокзалу. Передо мною возвышался шестиэтажный дом, один край которого был срезан взрывом бомбы. На развороченных остатках стен висели вещи, находившиеся в комнатах: коляски, велосипеды, картинки и обрывки обоев. Впечатление было жуткое.
12 августа 1941 года с повесткой на призыв в РККа явился я в районный военкомат Ростокино. В военкомате я узнал, что зачислен в особую команду. Мне сказали: «Посиди пока соберется команда». Я находился в парке им. Калинина около ВДНХ, где в последствие был построен дом гениального конструктора Королева. Я просидел до вечера. Вышел начальник военкомата и сказал: «Слушай, тебе повезло, команда не собралась. Ты можешь еще ночку пробыть дома. Завтра утром к 8 часам быть здесь».
А мне стыдно было возвращаться домой, ведь во дворе все видели, что я ушел в армию. На следующий день я уже рано утром был на призывном пункте. Быстро собралась команда человек двадцать, и сержант сопровождения повел нас на Курский вокзал. Сели в вагон, слезы, объятия, у всех на устах одна мольба: «- вернись, только вернись! Живым, невредимым». Всех провожают. Всех кроме меня. Просто некому меня проводить — вот и все. Моя мать умерла, когда мне было 14 лет, друг на работе, отчим тоже, любимая девушка в эвакуации. Я достал бутылку водки пригласил желающих. Проехали мимо Андроньевского монастыря, около которого я жил. Сопровождающий пояснил нам, что едем в город Белев, на спецкурсы диверсантов.
